Я бы мог покорить холмы и ты бы могла покорить холмы.
Но холмы, как видите, покорили вовсе не мы.
Я бы мог, очаровывая умы, пережить тридцать три зимы,
но даже сейчас я не отвязался от зимней тьмы.

Я бы мог танцевать фокстрот, но танцую всего лишь свинг,
и в улыбке кривя свой рот, выхожу на танцпол на ринг,
я снимаю свой плащ, и публика рукоплещет.
Она любит кровь, ну и прочие такие вещи.

Хлеба и зрелищ! – палец вниз, удар и грязь.
Ничего красивого нету в слове «смерть».
В слове «смерть» пляшут незабавные черти.
В слове «жизнь» барахтаемся мы, бо(р)ясь.

Я бы мог целовать тебя, но целую, увы – её.
Я бы мог бы любить её, но люблю-то я не её.
И фокстрот мой во мне гниёт. И мой зритель во мне блюёт.
И лишь когда думаю о тебе – что-то внутри поёт.

Я бы мог это записать – но зачем эту дурь писать?
Ну а то, что умеет петь во мне, кричит на разные голоса:
Покори ты уже холмы. Научись танцевать фокстрот.
Иначе те самые «мы», для которых всё – не продолжат род.
(с)Loesser